6 февраля Игорь Матвиенко отметит свой 65-летний юбилей. Продюсер открыл для российских слушателей множество коллективов, ставших знаковыми для отечественной музыки, в их числе такие музыкальные группы, как "Любэ", "Корни", "Фабрика" и "Иванушки International". И сегодня он продолжает активно творить. Так, в свой день рождения в Кремлевском дворце Игорь Матвиенко представит долгожданную премьеру этно-оперы "Князь Владимир", главные роли в которой исполнят Ярослав Дронов, известный под псевдонимом Shaman, и солист группы "Любэ" Николай Расторгуев.
— Человечество привыкло подводить итоги, вы не могли бы поделиться с нашими читателями своими мыслями и настроением в преддверии юбилея?
— Перед юбилеем настроение всегда очень волнительное, как перед новым годом. Все время какая-то небольшая тревога присутствует и любопытно, что новый год, новый жизненный этап нам принесет. Что касается итогов — я их никогда не подвожу. Я всегда смотрю вперед, на перспективу. А подведение итогов — это уже в прошлом.
— Расскажите о своей этно-опере "Князь Владимир". Что оказалось самым сложным в ее создании?
— Я всю жизнь работал с малыми формами, то есть над песнями. Разумеется, там есть свои сложности и нюансы. Но здесь нужно было заниматься либретто, выбранной драматургией, все это выстроить в какой-то концепт, придумать сценарий, написать слова, самое главное — придумать музыкальный язык. Это как условная "Игра престолов" (телесериал, основанный на цикле романов "Песнь льда и огня" Джорджа Р. Р. Мартина — прим. ТАСС) — люди придумали свой язык и образы, которые разворачиваются вокруг истории. Если этот вымышленный сюжет, сказка, куда ты погружаешься, тебя захватывает, значит, язык оказался правильным. Вот это было самое сложное.
Всего в постановке задействовано примерно 300 человек. При том, что у нас нет репетиционной базы для постановки такого масштаба, нет своих помещений, нас приютили в Театре Российской армии. И поэтому, когда я на это смотрю, даже на количество людей, я просто не понимаю, каким образом они все в одном месте собрались.
— Да, это все выглядит достаточно внушительно.
— Да, да. Самое главное, чтобы этот корабль все-таки встал на воду и пошел. Это хороший ассоциативный ряд, потому что корабль, который мы построили, 13-метровый, на котором викинги плавали, и представляет собой некий метафорический символ оперы. Я это придумал, но не представлял, как его использовать. То есть нужно было целый корабль завозить на каждую площадку, собирать его там, потом разбирать, несколько фур должны его увозить. У меня не было представления. Теперь я понимаю, что чем-то наша опера схожа с этим кораблем.
— А чем вы вдохновлялись?
— Примерно девять лет назад вышел фильм "Викинг", для которого я выступил композитором. Многие мои песни использовались в фильмах, но это всегда были просто отдельные сочинения, а тут пригласили написать саундтрек к целой картине. Так как я ко всему люблю подходить с головой, решил заглянуть в X век, в те тексты, которые остались, причем не только русские, но и скандинавские. В частности, открыл книги по скандинавской мифологии. В общем, литературы было очень много прочитано, прям целый список.
— Чем планируете удивлять зрителя помимо масштабности?
— Если честно, я не знаю, чем я буду удивлять. Как по мне, то такой постановки никогда не было. Музыкальные критики говорили, что и музыкального языка такого никогда в опере не было. У нас была традиционная историческая опера, которая возникла в середине XIX века, — Глинка, Мусоргский, Римский-Корсаков, — когда началось русское оперное искусство, в противовес итальянцам, французам, немцам.
Это будет, конечно, громкое заявление, если стану утверждать, что продолжаю традиции. Но в каком-то смысле это так, но только на современном этапе
— Верно ли мы поняли, что в основе музыкальной части постановки используется синтез электронных и традиционных инструментов?
— Конечно, безусловно. Это современная опера. Меня многие спрашивали, почему тогда в ней играют Shaman и Николай Расторгуев? И тогда я начал отвечать, что это этническая опера. Они не поют привычными классическими голосами, а своими и в народной манере. Поэтому хор, как в древнегреческой трагедии, у нас тоже одно из действующих лиц. Причем он тоже на протяжении всей постановки меняется. То он восхваляет царя, то он любит Рогнеду (дочь князя полоцкого Рогволода, одна из жен великого князя Киевского Владимира Святославича — прим. ТАСС), то он потом не любит Рогнеду. Это один организм, который все время повествует, то есть, грубо говоря, народ.
— А есть ли у вас какой-то проект мечты, который вы так и не реализовали?
— Есть. Я уже сказал, что нас приютил Театр Российской армии. Лет как пятнадцать на Нижних Мневниках расположена наша студия. Я хочу построить там большой концертный зал, музыкальную академию, которая тоже существует, но просто хочу ее усовершенствовать, сделать красивой. Боюсь, что этот корабль может быть посложнее оперы. Для меня это, конечно, совсем не девелоперство. Но тем не менее я знаю, что это можно сделать.
— То есть это следующий проект, который у вас в планах?
— Надеюсь, к семидесяти, если все сложится, будем там уже.
— Как вы вообще подходите к созданию новых проектов? У вас есть какая-то своя методология?
— Самое главное — это то, что я не подхожу к созданию проекта, я подхожу к созданию музыки. И от нее потом пляшу. То есть изначально все заложено в ней.
Проект — это все-таки что-то такое строительное, другое, а здесь — все выстраивается вокруг музыкальной составляющей. Какая музыка, такой потом и получается и песня, и группа
— Вы недавно рассказывали, что планируете деньги, подаренные на ваш юбилей, направить на реставрацию исторических памятников в Курской области. Также вы с Александром Хинштейном, врио губернатора Курской области, обсуждали возможность организовать большой концерт по сбору средств, как продвигается эта задумка?
— На самом деле все гораздо проще. Я просто на обновленном совете по культуре услышал выступление Артема Демидова по поводу культурных объектов Курской области, а также монастырей, храмов, которые были разрушены во время вторжения. А так как гостей на моем юбилее будет много, когда я рассылал приглашение, попросил не думать о подарках мне, вместо этого предоставил им счет, совершенно официальный. Естественно, кто сколько может, в силу своих возможностей, направят туда свои средства. То, что мы соберем, то, что мы проведем концерт, — это все будет капля в море в сравнении с теми деньгами, которые нужны на реставрацию.
— Одним из ваших флагманских проектов были "Иванушки". Как вы думаете, прижился бы сейчас в России формат бойз-бенда?
— Думаю, что нет, именно поэтому особо нет бойз-бендов. Мы не берем k-pop — это совершенно уникальное явление. Это другой жанр, другая страна, другая идеология. Именно поэтому таких проектов больше нет нигде.
— Как вы думаете, Вика Дайнеко или "Корни" конкурентоспособны по отношению к новым героям индустрии?
— Дело в том, что новый герой индустрии — это очень хорошо, но, к сожалению, это все-таки про заполнение хит-парадов. А заполнение концертных площадок — это старая гвардия. Я примерно понимаю, почему это происходит. Поэтому "Иванушки" существуют огромное количество лет. Эстетика "Иванушек" — это все-таки красивая лирика, совершенно безобидная. Там нет никакой грязи, никакого секса. Все это красиво, романтично, это связано с природой. Сейчас не те настроения, чтобы это появилось.
— Сейчас существует большое количество музыкальных конкурсов. Как думаете, в них есть необходимость?
— Знаете, на рубеже 90-х и 2000-х был очень сильный прорыв в шоу-бизнесе, в эстраде. Я ведь там работал, мы получали 13 рублей с концерта, а проходило их по 30–40. Но потом как будто произошел слом, и это стало никому не интересно. Вот первый выпуск "Фабрики звезд" в 2001 году — это была новая волна шоу-бизнеса, проект был чрезвычайно популярным. Единственное, что это забирало очень много сил, и когда мне предложили последующую "Фабрику" возглавить, я сказал: "Нет, все, я свое дело сделал, организовал несколько коллективов, солистов, вот с ними я и буду работать".
Дело в том, что сейчас время рожденных в 90-х, отсюда эта "ретромания", а потом наступит время 2000-х, и все "фабриканты", вот те люди, которые родились в районе 90-х, они начнут ностальгировать. Поэтому они еще очень долго смогут продержаться, проработать. Я сейчас про своих артистов в частности.
— Как вы считаете, каких песен сейчас не хватает нашей стране?
— Мне немного не хватает песен, которые смогли бы пережить один сезон, один год и даже несколько лет. Я часто своим детям задаю вопрос: "Что вы будете слушать, когда будете моего возраста, какие песни?" Они называют песни из 90-х, 2000-х. Сейчас есть неплохие песни у молодежи. Но я не уверен, что это останется в сердцах людей на 10, 20, 30, 50, может быть, 100 лет. Вот таких песен, я считаю, не хватает. Глубины не хватает.
— А есть какие-то молодые артисты, которым вы симпатизируете, с кем хотелось бы, может, поработать в перспективе?
— Лера Bearwolf, мне очень нравится то, что она придумала. Не знаю, получится ли у нее продолжение, но начало было очень хорошее — "Один в поле воин", Godzilla.
— Кто вас в свое время вдохновлял творить и что вдохновляет сейчас? Есть какие-то фундаментальные источники?
— Так как в 70-е годы я еще учился, то, конечно, мы вдохновлялись западными образцами, достаточно сложной музыкой: джаз-рок, арт-рок. Также музыкой нашего поколения и, конечно, классикой. Например, мне потом очень полюбились София Губайдулина, Игорь Стравинский. А вообще мой любимый композитор — Арво Пярт, эстонец.
— А что самое главное вы открыли для себя в своей творческой карьере?
— Трудно сказать. Я думаю, что песня "Конь" группы "Любэ". Я не знаю, озарение или это случайное совпадение каких-то вещей, которые вывели эту песню в разряд такого масштаба.
— Каким вы видите будущее музыкальной индустрии?
— Я особо не задумываюсь, но я вижу будущее, оно очень меняется. Совсем недавно практически везде был только рэп. Но сейчас немножко темп сломался. Безусловно, рэп — очень сильная составляющая. Мы же говорим про музыкальную индустрию в целом мире. Мы все живем в глобальном музыкальном пространстве, то есть все друг друга слушают, питаются друг от друга и что-то выдают свое или заимствуют. Ну и конечно, искусственный интеллект, который очень сильно как-то упростит, с одной стороны, а с другой — очень сильно усложнит всю индустрию, начиная от правового регулирования: кто является автором, кто будет получать за это деньги. Что касается фоновой музыки, все будет создаваться, конечно, искусственным интеллектом. То же самое коснется и сериалов, и кино.
Там, где у людей не будет бюджета нанять хорошего композитора, записать оркестр, все будут идти таким простым путем и давать указания искусственному интеллекту: "Сделай что-нибудь лирическое, меланхолическое в стиле Мии Бойка", например
— То есть вы глобально скорее негативно относитесь к искусственному интеллекту в музыке?
— Абсолютно нормально и спокойно. Может, со временем музыки не станет вообще.
— Как же без нее?
— Она будет, но будет что-то другое. Эта вся электронная тема существует с 50–60-х годов. Что-то качественно другое придет. Если, например, последние 50 лет, особенно последние 20 лет, это был ритм, грув, то, может быть, потом опять вернемся к мелодии. Мелодическая структура — это то, что всегда было. И в Средние века, и особенно в XIX веке — период расцвета мелодии. Именно поэтому Чайковский известен во всем мире, потому что он был гениальным мелодистом. А сейчас <…> просто нет мелодии. Если чего-то в какой-то период нет, значит, будем ждать этого завтра.
